Форум » Сан-Поло (San Polo) » Ponte di Rialto. Регата, приуроченная к открытию карнавала. 13 февраля 1842. » Ответить
Ponte di Rialto. Регата, приуроченная к открытию карнавала. 13 февраля 1842.
Dante Amadori: С раннего утра 13-го февраля мост Риальто мог бы удивить любого местного жителя необычной пустотой - на нем не было ни одной торговой палатки, лишь один навес обращал на себя внимание. На весь день мост был освобождён от торговли, чтобы в шесть часов вечера встретить регату на гондолах, приуроченную к открытию традиционного венецианского карнавала. До тех пор в единственной размещённой на мосту лавке принимали ставки на исход регаты. Любой азартный человек мог поставить определённую сумму на победу гондолы синьора Амадори, донны Араго и ещё двух менее известных в свете синьоров. Четыре гондолы должны были пройти по Гранд-Каналу от самой дальней видимой с моста точки со стороны лагуны и финишировать под мостом Риальто, поэтому именно там ожидалось наибольшее скопление зрителей вечером. По окончании регаты предполагался плавный переход к традиционному празднованию. До тех пор принимаются ставки на победу той или иной лодки (минимальный выигрыш); на количество корпусов, на которые одна обгонит другую; на то, что кто-то из гондольеров не справится с судном и т.д. Неофициально - на степень опьянения каждого гондольера, цвет плаща донны Араго и спутника/цу синьора Амадори. Только чш-ш, вы ничего не слышали. В соответствии с первоначальной версией, предложенной мадам Араго, в гонке участвуют 4 гондолы: маркиза, мадам, мистера Х и "тёмная лошадка" ака ставка против всех.
Andrea Arago: Какой бледный. О! Антонио! Антонио… И мысленно имя скороговоркой. Неподвижная. Распахнувшиеся зрачки швырнули Фабио к больному. Движение головы неуловимо. Глаза проводят прямую через две точки. Без нужды. - Антонио? Все вопросы и предложения, вся тревога и вся надежда - в одном слове. Для Андреа он абсолютно здоров. Он здоров. И это - требование. Ультиматум Господу Богу. Разве тебе недостаточно нашего привычного поединка, милосердный Отец? Он здоров. Война? Справился. Обеспокоенный взгляд, сокращающиеся зрачки. Ничего не случилось. Сделала шаг вперед, возвращая себе потерянную территорию. И потерянную близость. Снова коснулась плеча юноши и заглянула в лицо. Дай она Антонио почувствовать, как он для нее болен, он может поверить, что болен, действительно, настолько тяжело. А Вера... Нет на свете ничего более могущественного.
Antonio Torelli: Что? В глазах даже не удивление, а искреннее изумление. Беспокойство Андреа за его состояние было почти осязаемым: сними перчатку – сможешь потрогать, поглубже вдохни – почувствуешь запах, проведи языком по губам – ощутишь вкус. Мягкое, дурманящее, болезненно сладкое. - Все в порядке, - Антонио склонил голову на бок и улыбнулся донне, – прошло уже. После того, как я отвечу на ваш вопрос, можно будет вас кое о чем попросить? – бросить взгляд на приближающиеся гондолы: совсем скоро определится победитель, и они смогут уйти отсюда, затеряться среди костюмов и масок.
Margarita Farnese: Маргарита сделала свою ставку и теперь стояла чуть поодаль основного людского скопления, но даже здесь скоро должно было стать тесно. Похоже, обменявшие заранее пару монет на случай, возвращались к Риальто, чтобы собственными глазами любоваться улыбкой Фортуны, либо трижды проклясть её и затеряться среди собратьев, нахождение среди которых, безусловно смягчало горечь проигрыша. Ждать пришлось не долго. Гул стих сам собою, вытесненный ожиданием, которое, казалось, можно было почувствовать кожей. Воздух отяжёлел и стал густым от горящих взглядов, надежд и азарта. Марго ощущала каждой своей клеткой энергию Игры с Судьбой. Но та была ей чужда, герцогиня – простой наблюдатель. Значит, не азартна? Даже с какой-то горечью подумала она. Появились патроны гонки. Маркиз Амадори… Донна Араго... Антонио! Сердце йокнуло и участило свой ритм. Трое… Я знакома с тремя из них. Смятение. Вдох. Завтра она получит письмо, которое окончательно всё решит. Выдох. Странное спокойствие, и на его фоне лёгкой тенью: Что за карты сдаёт мне Судьба? Где-то далеко, как показалось, прозвучал выстрел, и толпа взревела своим желанием победы. Для Маргариты сегодняшняя часть игры была закончена, погружённая в свои мысли, герцогиня шла к гондоле. Мимо быстро проходили или даже бежали те, кто опоздал лицезреть донну Араго, сделавшую выстрел, открывший гонку. Марго спустилась в лодку и назвала место назначения. Ponte di Rialto. >> Палаццо Казатти 18:10 13 февраля 1842 года
Andrea Arago: Его нетерпение – короткий взгляд в сторону гондол, и тревога рассеялась в прозрачном воздухе. Рассеялось и прикосновение. Куда он спешит? Андреа скользнула глазами по пестрым в сумерках пытнам зрителей. Всеобщее жадное ожидание было по-своему приятно, словно увлекающее за поворот течение. Тем более, оно было приятно, что мадам Араго могла в любую секунду вычеркнуть его из сознания. Вероятно, Антонио этого еще не умеет. Должно быть, ему скучно и непривычно в окружении людей объединенными алчностью. На мост внесли заженные факелы. Смеркалось. Задумывая эту гонку, Андреа не могла объяснить себе желание поднять на поверхность столько человеческой грязи. Быть может, хотела в очередной раз убедиться, как легко отдаются люди своим страстям, если те оправданы благородной целью. Было что-то до отвращения приятное в том, чтобы толкнуть их в объятья Лукавого во имя Господа. У Данте же, несомненно, были истинно благородные намерения. Как порой забавно делать одно и тоже, имея цели прямо противоположные. Юноше здесь совсем не место. Неужели у меня когда-то был такой же взгляд? Этот взгляд? - Мне бы не хотелось и в дальнейшем давать Вам разрешения на движения души. Считайте, что в моем обществе Вы свободны поступать так, как того требует Ваше сердце. Если этого не будете делать Вы, я забуду, что люди способны на искренние порывы. Редкости всегда дороги. - Антонио, я хотела спросить Вас о револьвере и открытии гонки. Мне показалось, что эта картина немного Вас огорчила или смутила. Я понимаю, что прошу поделиться чувствами, а это не всегда легко. Но мне не хотелось бы, чтобы в Вашей душе осталось неприятное воспоминание о нашем знакомстве.
Antonio Torelli: Антонио ответил далеко не сразу, он долго смотрел на воды канала. Как странно Судьба играет: он и сам хотел спросить кое-что о револьвере, а теперь разговор не отложишь в долгий ящик, не подберешь более удобного момента для вопроса и не уйдешь от ответа сам. - Нет, все совсем не так, - глядя на Андреа, ответил маркиз и еще раз отметил про себя, что маски – это не так уж и занимательно. Зато удобно, да. – Мне скорее происходящее показалось неправильным. Скажите, когда-то случилось так, что вас некому было защитить и это пришлось делать самой, отсюда и любовь к оружию, да?
Andrea Arago: Взгляд остановился. Маска не стала спасением. Лишь сомнительным укрытием. Зачем ты так мучаешь меня? Ресницы сомкнулись. Вальс сумбурных воспоминаний. Ужас. Боль. Ненависть. Надежда. Покой. Руки мужчины, сжимающие ее собственные вокруг рукояти пистолета. Пряный запах моря. Соленый и горький, как набегающая на глаза пелена слез. Это почти объятье. Лопатками она чувствует его тепло сквозь тонкий батист, и теперь, если ноги все же откажутся ее держать, он не даст ей упасть. Щека колет висок жесткой щетиной, возвращая к реальности. Кажется, кто-то рывком распахнул клетку ее ребер и вырвал все разом. Ноющая, выкручивающая боль туманит сознание. - Ты сможешь идти дальше, пока видишь цель. – Когда он говорит, висок колет сильнее. Теплое дыхание вдоль скулы. – Надо только привыкнуть смотреть сквозь прицел. Он нажимает на курок, нажимает поверх ее пальца. Отдача больно встряхивает руки, отбрасывая непривычное тело назад, плотнее прижимая к сохранившему стойку мужчине. Только это внезапный рывок позволяет догадаться, как крепко он сжимает ее ладони. Взрыв. Запах гари. Шум волн. Слезы обрушиваются стеной. Где-то на краю сознания – Удержи меня. *** 27 марта 1828 Бомбей, Индия. Дом Баронессы фон Фельдеке. Баронесса и капитан судна «Tramontana». Утро. Бальтазар уже несколько дней ночует в ее спальне. Ночует, не значит спит. Спит он днем, когда рядом с баронессой может быть кто-то из команды. Этот человек - некогда испанский дворянин, офицер, пират, преступник - несет службу. Уже несколько дней слуга пробует всю пищу, которая подается к столу. Они ждут. Двое. - Попробуем еще раз. В Лондоне тебе придется защищаться самой. А после того, как ты вернешь ему документы… Кинжал играет в ловких пальцах, отвлекая внимание. - Почему ты думаешь, что я их верну? Стойка. - Ты может стать Виконтессой, но долго ты ею не будешь. Замах слева вниз. - Мне хватит моего «недолго». Женщина уворачивается и бьет снизу справа. - Я постараюсь стать достойной невесткой. Блок. - Невесткой, достойной убийцы? В сцепках она неумолимо проигрывает. Он несравнимо сильнее. - Самой лучшей. Отступление разрывает захват. В комнате возникает служанка с двумя конвертами. Гербовая бумага. «Для меня будет удовольствием принять в семью…» «Андреа, beloved, отец решился благословить…» Ликующие изумрудные глаза смотрят в опустевшие черные. - Бальтазар?… - растерянно. - Я сделал это своими руками. * * * Да. Он сделал это своими руками. Вокруг о. Ява, как вдоль побережья любой колонии, поставляющей ценные грузы в Старый свет снуют бесчисленные пиратские суда. Порой откупаться от них или нанимать в качестве охраны куда дешевле, чем восполнять потери и чинить корабли. Здесь, вдалеке от общества по-настоящему светского, капитаны таких судов нередко бывают в домах знатных колонизаторов на правах друзей и деловых партнеров. Одним из таких людей был Бальтазар Кинтана, испанец, наследник благородной фамилии, офицер, дезертир, и, наконец, пират. Погруженная в собственный семейный рай, баронесса фон Фельдеке никогда не заметила бы его деликатного внимания, столь несвойственного людям его рода занятий, если бы Барон не назвал его другом. В то время, если бы кто-то сказал Андреа, что ее супруга отнял сам дьявол, она решилась бы мстить дьяволу. Полагая поднять Андреа с колен из осколков ее счастья и дать ей пусть и жуткую, но цель к дальнейшему существованию – или имея более личные причины желать вывести девушку за грань закона – Бальтазар согласился помогать ей. * * * - Я сделал это своими руками. - Ты сделал для меня больше, чем кто бы то ни было! - Я надеялся, он откажет… - Бальтазар… - Я прошу простить меня, Донна. Это лишнее. Направился к выходу. - Ты думал… если он откажет… - Думал, ты останешься. – Обернулся.- Со мной. Здесь. Будешь ждать меня. Здесь. На берегу. В Бомбее. Или на Яве, в Джакарте. Где захочешь. - Я знаю. – Отвела глаза. – Я хотела бы. Хотела бы ждать тебя. Больше всего, что мне предстоит. Больше моей вендетты. Больше всего на свете я хотела бы ждать кого-то на берегу. А тебя больше, чем кого бы то ни было. Испанец сгреб ее в охапку, словно хотел вжать, втолкнуть в себя хрупкую фигурку. Это не было похоже не объятие. Она не сопротивлялась. Последний раз, когда она чувствует рядом что-то настолько похожее на опору. Последний - на следующие 2 года. - Теперь я не посмею предлагать Вам выбор между английским виконтом и испанским пиратом. - Я бы не сумела сделать тебя счастливым Бальтазар. Я не умею ждать на берегу. Хоть и хочу. Может, потом. Сейчас не умею. Наш уговор остается в силе, и я буду писать тебе чаще, чем кому бы то ни было. - По делу. - И по делу тоже. Теперь теплые оливковые глаза тронуты влагой, но взгляд кажется нежным, чуть грустным. - Нет, мне самой не пришло бы в голову учиться чему-то подобному. В моей жизни был человек, который опасался, что не сможет оказаться рядом, когда мне будет угрожать опасность. Он счел за благо научить меня защищаться. Моя любовь к оружию – дань памяти. Благодарность. Взгляд смягчился, выдавая украденную маской улыбку.
Antonio Torelli: Маркиз не телепат и не эмпат, чтобы знать, о чем она сейчас думает; чтобы чувствовать то же, что и она. Он плохо читает по глазам, почти не в силах увидеть и угадать мысли и внутреннее состояние. Поэтому остается бороться с чувством собственной «неуместности» здесь и сейчас, как будто оказываешься там, где ведут «взрослый» разговор и тот час же умолкают, не желая неловкими словами потревожить твой покой. Антонио точно знал, что после того, как проведет в комнате мамы минут двадцать, отец и синьор Пьета спустятся сюда, в кабинет главы семейства. Но почему же время тянется так медленно, словно хочет подольше помучить мальчика, затаившегося за темно-зеленой портьерой. - Но… неужели больше ничего нельзя сделать? – напряженный до предела слух вылавливает далекий голос отца: он с доктором еще в коридоре. - Боюсь, что так, друг мой… боюсь, что так, - чтобы расслышать огорченный ответ семейного лекаря приходится отодвинуть в сторону тяжелую ткань. Услышанное настолько было неприятным, неправдоподобным, нехорошим и злым, что завладело рассудком мальчика всецело, заставляя забыть о том, что его присутствие в кабинете должно было остаться тайной. И только застывшие на пороге мужчины, резко оборвавшие свою беседу, вернули Антонио на землю. Юноша глубоко вдохнул и кивнул, он принимает такую мотивацию увлечения синьоры. Если хорошенько подумать, то это даже больше чем необычно, благородно и… правильно. Да, правильно, несмотря на то, что оружие это в женских руках. Быстрым движением Антонио отбросил волосы со лба, взгляд скользнул по собравшейся толпе, на короткий миг задержался на Санте, но так и не вернувшись к донне Араго, утонул в канале. Счастливец тот, кто удостоился такой благодарности… Что сказать Антонио не знал, потому молчал, все больше уходя в свои размышления.
Andrea Arago: И возможность вспоминать руки, вложившие в ее это оружие. Вспоминать, прикрыв глаза, сдерживающее собственную хватку теплое направляющее объятие его пальцев поверх своих. Взгляд украдкой коснулся черного футляра, который держала Санта. Он не сказал ей, как поступать, если она больше не будем видеть цели. Антонио чем-то расстроен. На переносице проступила морщинка, и движение ее век могло бы выдать беспокойство. - Мой ответ Вас огорчил? Беспокойство выдал голос.
Santa Canova: Почтительный шажок назад, потом еще один, чтобы не мешать разговору господ. Сделать вид, что совершенно не слушает. Стать настолько незначимой и незаметной, насколько это вообще возможно... Беседа донны и маркиза Торелли решительно не нравилась Санте, потому что была слишком серьезной для регаты и преддверия маскарада. Не время, не место затрагивать такие темы - но кому интересно мнение камеристки, если она ко всему прочему не собирается его высказывать? Мысленно не одобряя и беспокоясь, девушка с растерянной полуулыбкой искала в пестрой толпе взглядом кого-то, достойного внимания.
Antonio Torelli: Вздрогнул, вспомнил, где находится, вернул взгляд Андреа. - Нет, - честно ответил маркиз. – Он заставил задуматься. Задуматься о том, что неправильное на первый взгляд может иметь объяснение, перечеркивающее всю «неправильность». Оно может оказаться таким, какое ты даже не мог себе вообразить. Такое, которое помогает легко принять, или почти легко, - улыбка, внимательный взгляд. – Я рад, что у вас есть, кто может защитить.
Andrea Arago: О! Тясяча против одного - Алонсо не спускает с нее глаз. Последний месяц он сам не свой. Осталось только разглядеть его в толпе. Впрочем, синьора поверенного не так просто застать врасплох. Скользнула взглядом по маскам и трудно различимым в сумерках лицам. Да. Защитить... Но нет никого, что мог бы дать мне смысл. Может, ты? - Вы правы, маркиз. – Улыбка – теплые обертоны. Чуть глухо и оттого проникновенно. – Поэтому я предложила Вам говорить честно, насколько это возможно. Мы так часто ошибаемся, пытаясь трактовать полунамеки… Мне бы не хотелось, чтобы Вы заблуждались на мой счет. И, возможно, мне пора посмотреть в глаза памяти? - У Вас был вопрос… О том, что печалит юношу спрашивать не хотелось.
Antonio Torelli: - Не вопрос, - мягким голосом поправил Антонио. – Просьба. Маркиз задумался, как именно лучше попросить, какие слова подобрать. Он ведь совсем не знает Андреа, как она отреагирует? - Раз вы все равно знаете, - взгляд на миг перескочил на Фабио и тут же вернулся к донне, - то нет смысла говорить, что ничего нет, и все в полном порядке. Но… - замолчал, подбирая слова и ни на миг не отпуская взора madame, - давайте, вы не будете волноваться, если вдруг что-то пойдет по не совсем привычному для вас пути? Вопрос о том, насколько искренен был юноша в своей просьбе, он решил оставить на потом.
Santa Canova: Брови Санты помимо ее воли взлетели вверх. Как же донна может не волноваться, если все пойдет не так, как нужно? Что за глупость? Темнит синьор Антонио, ох и темнит... Конспирация была нарушена самым бездарным образом и, чтобы оправдать свою мимику, девушка притворилась, будто заметила кого-то знакомого: приветливо улыбнулась и, перехватив поудобнее футляр, помахала бархатной подушечкой воображаемому другу. Улыбка получилась такой радостной, что даже свело скулы.
Andrea Arago: Женщина проследила за взглядом своего собеседника до Фабио и обратно, к глазам юноши. Как легко ему удается перебирать струны ее души… нежно, едва прикасаясь извлекать мучительную - горькую и сладкую мелодию прошлого и пронзительную тишину будущего. Как легко ему удается то, что она никогда бы не позволила другому… Принимать его слова к сердцу – ее собственный выбор. Ведь сердце всегда можно закрыть так же, как можно вычеркнуть волнение толпы. Еще не поздно. Вздохнула. Неслышно. Лишь неуловимое движение ткани. Наткнулась глазами на проделки Санты. Мир на плечах Андреа стал чуть легче. Хотелось бы знать, где же Луко… Вернее, с кем Луко. Потому что, наверняка, здесь, в двух шагах. Интересно, Санта ему и впрямь симпатична, или он из тех, что находят очарование в каждой девушке? Улыбнулась. - Обещаю. Зачем? Разве волнение что-то изменит? Разве поможет? Скорее, наоборот. - Если что-то пойдет не так, мы примем меры. Вплоть до этого я буду верить, что Вы здоровы, а Ваше недомогание лишь временно. Металлические нотки в голосе. Нет, это она говорит не Антонио. Это милосердному Отцу нашему. Слышишь? - В Писании сказано, что Вера творит чудеса. Разве можно сомневаться? Почему чудотворной может быть лишь Вера в Господа? Разве собственные силы человеческие не достойны веры столь же глубокой?
Antonio Torelli: Какие еще сюрпризы преподнесет ему новое знакомство? Тайный Орден, оружие, вера в чудеса, вера… - В Писании сказано «По вере вашей да будет вам», - медленно произнес Антонио, словно сам старался прочувствовать каждое сказанное вслух слово. – Для этого как минимум надо верить, а как максимум – ни на секунду не подпускать к себе сомнения. Вы так умеете? Кроме Андреа в эту секунду маркиз не видел никого, ни стоявшей рядом Санты, ни толпы, ни приближающихся к финишу гондол. Он и сам как будто перестал существовать, весь обратился в слух, готовый услышать и принять любой ответ.
Andrea Arago: Как легко сказать «да», когда на тебя вот так смотрят… Словно в мире больше и нет ничего кроме тебя и твоего «да». Чувствуешь в такие моменты, что «да» это вкладываешь в сердце вопрошающего, как опускают в почву крошечное семя, чтобы рано или поздно оно дало росток. А тот, укрепившись и набравшись сил, принес плоды. И плоды этого секундного «да» в силах спасти в пустыне безнадежности не только того, кому оно сказано, но и многих других, с кем будет разделено. Разве есть причина для сомнения? Да и как проверить силу веры? Как проверить силу веры? Сердце не бьется. Замерло, словно бабочка. Приколото взглядом Антонио к холсту с панорамой бушующей набережной за ее спиной. Гул и танцующие языки пламени окончательно затопили сознание, вытесняя мысли. Кроме одной. Женщина перевела взгляд с Антонио на черный футляр. И обратно. В один удар сердца. Проверить силу веры сложно. Убедиться в ее отсутствие – не составит труда. И если ты, Андреа, так веришь – в Бога ли, в Человека! – то… какого Черта? Perché diavolo, signora? Почему футляр все еще здесь? Слезы текли медленно, почти неощутимые в общем водовороте. Словно что-то в душе – против всякой ее воли, против логики, против много раз обдуманных и заученных аргументов, против ночных кошмаров, против страхов дневных, вопреки всему, что казалось ей столь разумным последние недели – словно что-то таяло, прокладывая под маской горячие дорожки. Андреа улыбалась и никогда, наверно, не могла бы она представить, какими глазами смотрит сейчас на Антонио. А ведь он прошел свое первое испытание, этот мальчик! И как легко! - Да. Влажные смеющиеся глаза, пьяные, одурманенные, слепые и видящие, возможно, впервые за долгое время. - Санта, будь добра, устрой футляр на подушке, как положено нареченному подарку. Мы подарим его первому встреченному в толпе синьору, который тебе приглянется.
Antonio Torelli: Короткое слово, один слог, два звука, и мир вокруг них полыхнул яркими красками, распался на мириады цветных звезд, но виной всему была не музыка и не долгожданное окончание гонки, не голоса людей, слившиеся в ровный гул, а одно маленькое короткое слово. Сердце в груди замерло, мучительно долгую секунду раздумывало, что это с ним вдруг случилось и что делать дальше, а потом забилось вновь с удвоенной силой, нагоняя пропущенный удар. Вздох, на миг прикрытые глаза и вновь взгляд, принадлежащий только ей одной, слезы, нашедшие конец своего пути на ресницах юноши, еле различимая улыбка на губах и тихая мысль, которой сейчас нет места здесь, где все еще звучит «да» А я нет… но время у меня еще есть.
Santa Canova: Санта не слишком огорчилась из-за того, что победил не тот, на кого она ставила: расставаясь с деньгами, попрощалась с ними навсегда и пообещала себе в случае победы регаты маркиза Амадори отдать весь выигрыш в монастырский приют. Ну, нет так нет. Хотя лучше бы тогда донна, чем этот непонять кто. Камеристка кивнула хозяйке, и, осознавая всю ответственность момента, приосанилась и водрузила футляр на подушку. Таинственная личность опознанию не поддавалась - ни по фигуре, ни по походке, и это слегка раздражало Санту, предпочитавшую быть осведомленной.
Alonso Lanzaleza: Всю регату - от старта до победы "тёмной лошадки" - Алонсо следил за донной Араго. Не столько за самой виконтессой, сколько за её окружением, за толпой людей стоящих перед синьорой Араго. "Маскарад - время масок. Но именно во время маскарада Вам придётся снять ту маску, которую вы носите все эти недели, моя донна. Маска эта не способна обмануть ни меня, ни Вас, Андреа. Смотрите! Краска на ней слишком яркая, ненатуральная, металл, из которого она сделана, кричит громче этой толпы, что внимала Вашим словам :"Ложь! Ложь! Ложь!" Я знаю, донна, Вы - сильны. Но ради Вашего же благополучия, я потребую от Вас ответа. Ответа, который Вы скрываете от меня столько дней. Размышления Алонсо были прерваны появлением на помосте победителя - незнакомца в чёрной маске. "С Андреа благородные синьоры и верная Санта. Едва ли незнакомец - желай он зла Андреа - решился бы дейстовать сейчас." - успокоил себя Алонсо, незаметно кладя руку на скрытый под плащом пистолет. - "Нет. Они действуют хитрее, тоньше." Несмотря на волнительность ситуации и беспокойство за донну Араго, Алонсо держал себя в руках и сохранял хладнокровие.
Andrea Arago: Андреа коснулась локтя юноши. Бог мой! Огорчен ли, растроган ли, но он смотрит так, словно и по его щекам тоже вот-вот потекут слезы. А ведь он еще не одел маску. Это совершенно лишнее. - Идемте, Антонио. Думаю, мы видели достаточно. Финальный этап гонки поглотил внимание зрителей. Незамеченные охваченной азартом публикой женщина и юноша в сопровождении служанки спустились с моста Риальто. Прежде чем слиться с толпой, Антонио одел маску и посмотрел на свою спутницу. Она кивнула. Чудесная маска! Чудесный юноша! Чудесная ночь! Венеция приняла их в свои объятия, позволив затеряться в водовороте фальшивых лиц.
полная версия страницы